Композиция Мексиканская революция «2», представленная здесь, была для меня в те соц. реалистические годы очередным рывком к себе, к свободе творчества и смелой трактовке формы, и поиском своего лица без соц-реалистических пут. Хоть и под прикрытием революционной тематики, как это было принято тогда, но взляд художника позволял и в СССР видеть мир широко.
Хоть и купил я их на революционную тематику, но еще не расхулиганился. Поэтому она была несколько скованная соц. реалистическими требованиями.
Этой кобальтовой керамике предшествовали пластилиновые эскизы и карандашный рисунок, представленные здесь. Я хотел приучить «вершителей судеб» к стилизации вражеских для них слов – «формализм» и «экспрессионизм».
Возможно, они купили у меня революционную тему просто для галочки. Но да пусть эта работа будет как «ранний» Шенгелия.
Здесь на ваш суд я представляю вторую, и лучшую "Мексиканскую революцию", герои которой тоже сражались за свободу Мексики в 1917 году, «Земля и Свобода».
В 1985 году, в марксистско-ленинской стране, слепить Мадонну на флаге было шоком и риском, но тогда эта работа еще не была расписана, и ее никто на выставке не заметил.
Так вот, отважный Сапата (революционер, наподобие нашего Котовского), в верхней части композиции, восседает на лошади, вставшей на дыбы. Он главный, а в его левой руке знамя с Мадонной в золотом ореоле. Ниже мчится другой всадник, опережая всех, правой рукой он замахивается саблей, шляпа соскочила с головы. Воин так пришпорил коня, что тот летит, невзирая на смертельные выстрелы вперед, с такой скоростью, что его глаза выпрыгнули из орбит, и обгоняют всю эту лихую кавалькаду.
«Герника», Великого Пикасо, позавидовала такой бы динамике, экспрессии, ритмике и вибрации форм, динамичной и сложной росписи.
Нижний всадник, откинувшись навзничь, гибнет вместе с лошадью запрокинувшей голову и тормозящей золочеными подковами. Эта группа подчеркивает отвагу и трагизм кровавых, народных бунтов. Сапату и другого народного героя Панчо Вилью выследили и убили, их восстание было подавлено.
Постамент скульптуры был расписан в духе народной Мексиканской и Индейской орнаменталистики с улыбающимися черепами. Мексиканцы смеются над смертью, о чем говорят их веселые праздники смерти, во время которых сжигают улыбающихся расписанных деревянных скелетов, а дети радостно поедают при этом сахарные черепа.
Приблизительно в те годы, когда я создавал композиции, мой отец снимал в Мексике кино вместе с Сергеем Бондарчуком (отцом), фильм – «Красные Колокола» о революции 1917 года в России и Мексике. Там Бондарчука раздражало, что Мексиканцы, как назло умирают с улыбкой, а фильм был не комедийный, и он обращался к актерам и к массовке: «У тебя, понимаешь, «уна» жизнь и «уна» смерть!». Но они привыкли жить и умирать с улыбкой.
Я в Мексике был в составе делегации «Советская молодежь» раньше, где-то в 1979 году, перед олимпиадой. Мы приглашали гостей в СССР на олимпиаду 1980 года. У меня в то время была уже серия работ по Латинской Америке, и в их числе, погибший от рук пиночетовской хунты, певец Виктор Хара, и я показывал тогда слайды этих работ.
Новой жизнью зажила эта работа, когда я ее расписал, было это еще до моей персональной выставки в доме Московского скульптора в 2008 году.
Я понимаю, как важна школа, но ее хотелось скинуть, как скорлупу. Первыми экспериментами были метафорическая композиция расстрелянная песня, 1973 года, и сразу после 1975 года, и окончания института, «Прометей прикованный», композицию которого я вынашивал еще в художественной школе, и «Гиена», задуманная в 1974 году, а отлитая в бронзе после 1976 года.
Коплю силы, собираю материалы всегда основательно, но леплю быстро, когда в уме и душе все сформировалось, на одном дыхании, на прорыве. Период вызревания это внутренний процесс, и большая ответственность, ведь бронза останется на века, а с нею и то, как я видел этот мир и мог сказать о нем.
